В 1932 году популярность Пауля О'Монтиса начала несколько снижаться. Берлинская публика, похоже, устала от «навязчивой бравурности схожих по теме пьес» диссонирующей с  упадническими настроениями населения периода экономического кризиса в стране. Что неизбежно привело к падению продаж пластинок артиста.

А с приходом в 1933 году к власти в Германии национал-социалистов,  карьера артиста и судьба его были предрешены. Под всяческими предлогами начались ограничения на выступления и отказы в организации концертов и турне. Под страхом репрессий владельцы площадок и концертных учреждений стали сторониться недавнего «кумира публики». А «национальный ценз» резко сократил издание и переиздание его грампластинок… Правда в октябре 1933 года О'Монтис снова появляется на фестивале Скала. Но это только усугубило положение артиста. Фестиваль Скала 1933 года стал «настоящей занозой» для нацистов. Министр пропаганды Йозеф Геббельс назвал его «фестивалем деятелей с сомнительной репутацией».

В конце 1933 года Пауль  О'Монтис, понимая возможные для себя  последствия, эмигрировал в Вену, где проживал, сохраняя немецкое гражданство. Но в 1935 году ему официально было запрещено выступать в Германии.

А в 1936 году в Германии аннулировали «Рейхские музыкальные реестры» и любой неугодный режиму артист стал беззащитен перед угрозой ареста по политическому,  национальному или иному надуманному поводу.  

В изгнании его постигла судьба большинства немецких артистов-эмигрантов. Лишенные Родины и имущества, зависящие в своей профессии от немецкого языка, они пытались удержаться на плаву в австрофашистском государстве. Пауль О'Монтис иногда выступал в Варьете Ронахера (Ronacher Varieté 1933-36) и в Венском Фолькстеатре (Volksteater Viena), а также гастролировал в Швейцарии и Нидерландах. Он все еще мог выпустить пластинку…       

В результате «аншлюса» (12-13 марта 1938 года) Австрия вошла в состав Германии. Артист бежал в Прагу и устроился петь с танцевальным оркестром, где на тромбоне и аккордеоне играл его друг, Саша Гроссман. Последний официально зарегистрированный адрес проживания Пауля О’Монтиса в Праге – «Фюгнерплац, 6».

После оккупации Чехословакии немецкими войсками в марте 1939 года артист оказался в лапах национал-социалистов. После ареста, его депортировали в Загреб, затем – в Лодзь. Не трудно предположить, какая судьба ожидала при гитлеровском режиме поющего «танцевальный джасс» гомосексуалиста. Примерно через год, 30 мая 1940 года, он оказался в Ораниенбурге в концентрационном лагере «Заксенхаузен». Где из «любимца публики» превратился в заключенного под номером 25131. В лагерных архивах в деле О’Монтиса в категории заключенного указано «Защитник § 175». Скорее всего, он был осужден. Поскольку гомосексуалистов обычно переводили в концентрационные лагеря только после того, как они были осуждены и отбыли тюремное заключение за нарушение статьи 175. В какой степени политические причины сыграли роль в предъявленных артисту обвинениях  (его высказывания или острые шутки  в сторону нацистского режима), неизвестно.

Пауля О'Монтиса определили в блок 35, который являлся частью так называемого «изолятора». Это шесть бараков для заключенных, отделенных от остальной части лагеря забором. Помимо гомосексуалистов здесь держали и так называемых «Исследователей Библии», то есть Свидетелей Иеговы.

Теперь Пауль О'Монтис находился под круглосуточным «надзором» (читай «террором») СС, который особенно жесток был в «изоляторе». Руководители СС, а зачастую и старосты блоков, сами являвшиеся заключенными, применяли изощрённые методы издевательств и пыток. Особенно циничны и жестоки были так называемые «объявленные убийства». Если командир квартала на перекличке говорил: «Я не хочу завтра видеть эту свинью», это означало, что заключенному вынесен смертный приговор и ночью он будет приведён в исполнение. Старосты квартала иногда убивали и по собственному желанию. Такая судьба постигла и Пауля О'Монтиса.

Это известно из показаний, данных под присягой бывшим политзаключенным Робертом Бринком (Robert Brink): «Гомосексуалисты были в 35-м блоке. [...] Староста [...] постоянно убивал заключённых в своем квартале. Ни лагерная администрация, ни само СС не пресекали эту «практику». Меня, как начальника изолятора лагеря Бугдалле (Bugdalle), а также эсэсовцев Книттлера (Knittler) и Фиккера (Ficker) неоднократно строго предупреждали о запрете заниматься подобными вещами. Но однажды воскресным днем ​​заключённый артист, известный как Пауль Ремонтес, пришел ко мне и попросил моей защиты, поскольку староста квартала Руппель (Ruppel) обещал ему, что его прикончат следующей ночью. Я обсудил этот вопрос с моим доверенным лицом, старостой комнаты Паулем Боннеманом (Paul Bonnemann).  Мы оба до поздней ночи сидели и обдумывали, как разоблачить этого убийцу за его кровавое ремесло. Результат был таков. На следующий день,  рискуя собственной жизнью, решительный и озлобленный убийством Пауля Ремонтеса, которое действительно произошло ночью, я отправился в Бугдалле…».

Роберту Бринку действительно удается добиться смещения Руппеля. Однако Паулю О'Монтису это уже ничем не могло помочь. В книге регистрации смертей Ораниенбургского ЗАГСа имеется запись за номером 3312: «Пауль Вендель, 17.07.1940, 2 часа ночи. Самоубийство через повешение».

Пауль О’Монтис был похоронен в коллективной могиле на муниципальном кладбище Альтглинике (Altglienicke)

в берлинском районе Трептов-Кёпеник (Treptow-Köpenick).